Так однажды написал о Родине, заставившей его иммигрировать Иосиф Бродский. «Пятая годовщина» - называлось то стихотворение.

Нынешние дни отмечены также пятой годовщиной – в декабре 1987 года не стало художника Александра Исачева. Два этих имени для меня тесно связаны между собой. И поэтому, что с творчеством поэта впервые познакомился благодаря Александру, который дал мне почитать самиздатовский томик Бродского еще задолго до его триумфа , и потому, что сам Исачев высоко ценил поэта. Кроме того, жизнь и творчество художника напрямую соединены с Ленинградом, родным городом Бродского. Причем круг общения Исачева был близок кругу общения поэта, так что, можно сказать, лишь случай (если считать случаем выдворение из страны) помешал им встретиться, ибо всего через полгода после отъезда Бродского за границу в Ленинград приехал Александр.

«Там в моде серый цвет…». А ведь против этого цвета своим творчеством и восставал Александр Исачев. Все, что он делал, было ярко, красочно, необычно и… как уверяли «мэтры от соцреализма», - чуждо. Таким же «чуждым» виделось критикам и творчество Иосифа Бродского.

И еще сближает обоих- остро осознанная необходимость ощущать себя Личностью, неистребимое желание самовыразиться, вопреки нивелирующему всех и вся миру! «В каждой музыке Бах, в каждом из нас Бог …», - пишет Бродский. «Я жемчуг в раковине скрытый, я мост, ведущий в ад и рай…», - словно вторит ему Исачев любимой строчкой из Насими.

Именно эти с восточным изяществом и глубиной написанные строки выбиты на плите Александра Исачева, что на речицком кладбище. Считают, это о нем. Пожалуй, но с небольшой поправкой: «в раковине скрытым» он не был никогда.

За пять прошедших со дня смерти Александра лет с помощью прессы, телевидения, а также фильма «Не плачьте обо мне…» из него вольно или невольно был вылеплен образ мученика, страдальца, абсолютно несчастливого и, чуть ли не от всего этого, талантливого человека. А ведь он и при жизни не нуждался ни в чьей жалости, как ныне не нуждается в ней и память о нем. Будучи знакомым с Александром не один год, не могу, однако, с уверенностью сказать, считал ли он себя счастливым – просто не приходило в голову задавать столь неделикатный вопрос. Но вот несчастным он точно не был! Свидетелями тому – все, близко знавшие его.

Он слыл жизнерадостным и веселым человеком, был великолепным человеком, был великолепным собеседником и гостеприимным хозяином. Ну как забыть дни, проведенные в семье Исачевых за чашкой крепкого чая, беседуя о литературе, философии, искусстве, политике… Почти всегда это было своеобразным бенефисом Александра., буквально наслаждавшегося общением и вызывавшего такие же чувства у собеседников.

Равнодушный к телевидению и газетам, он, тем не менее, нередко подолгу слушал радиоприемник, обычно во время работы. Невесть как попавший к нему и видавший виды «Панасоник», как правило, был настроен на одну из «запрещенных» и тогда глушимых станций. Особенно любил слушать литературные передачи, отчего всегда бы в курсе диссидентского там и самиздата. Кстати, в компактной и хорошо подобранной библиотеке Исачевых было немало такой литературы, так что с творчеством Гумилева и Белого, Набокова и Булгакова., Пастернака и , конечно же, Бродского. Александр смог познакомиться раньше многих из нас. Причем под спудом в этом доме ничего не держали, книги охотно давали читать.

В серой атмосфере тех лет эта квартира в речицкой многоэтажке предоставлялась неким духовным оазисом, в котором, как правило, были рады любому, даже случайному визитеру. И, однажды побывав в гостях у Исачевых, мало кто не стремился вновь вернутся в этот дом. Дом внешне напоминающий оазис из-за постоянного обилия живых цветов, которые Александр необыкновенно любил и умело составлял в гармоничные букеты. Ну и, конечно же, картины! Ощущение живого уголка в пустыне они усиливали необыкновенно. Серая действительность, плодившая и поощрявшая серых художников, на время отступала перед полотнами Исачева, словно взывавшими: «Жизнь многоцветна, глубока, прекрасна».

А еще он был остроумным, слегка ироничным человеком, умевшим иной раз свободно посмеяться над собой. Разные истории любил рассказывать «в лицах», весьма точно передавая жестикуляцию и манеру говорить героев повествования. В разговоре нередко использовал слова – сорняки, которые, как ни странно, не обедняли речь, а наоборот, придавали ей известный шарм, индивидуальность.

Разумеется, на моей памяти и Сашины «срывы», которые так любят выпячивать многие из пишущих о нем и его творчестве. Но не они делали погоду в его жизни, да и были не такими уж частыми и продолжительными. Очень скоро он возвращался к обычному рабочему ритму, к мольберту. Помню, сразу же после одного из таких «срывов» навестил его в наркологическом отделении психиатрической больницы, что на полпути из Гомеля в Речицу, в Борщовке. Ожидал увидеть усталого, уже от одного попадания в столь печальное заведение психически надломленного человека. Но, к своему удовольствию, встретил того же Александра – остроумного, веселого, жизнерадостного. Когда же завел меня в свою палату, то вновь заставил изумиться – все стены были увешаны законченными графическими работами и набросками к будущим картинам. И это лишь спустя неделю после доставки в больницу! Кстати, врачи сразу увидели в нем труженика и постарались создать приемлемые условия для работы.

Нет, не мучеником он был, а просто одержимым искусством человеком, а оттого, наверное, счастливым. Да и за короткую свою жизнь успел немало – только маслом около 500 (!) работ, растут его дети – Ярослав и Мария – а многочисленные друзья и знакомые с уважением и благодарностью хранят память о нем. Не нуждается Исачев в жалости, и не была трагедией его жизнь. Трагедия – то, что его творчество долгое время не было доступным многим. А это уже, скорее, не его, а наша беда. И вина. Если кто и нуждается в жалости, так это мы с вами, кому , похоже, до сих пор необходимо его творчество. И что может быть красноречивее тысячных очередей на исачевские выставки, слов признательности и восхищения в книгах отзывов?

Остается только сожалеть о том, что выставки художника на его родине, в Беларуси, в последнее время не проводятся. В отличии от Росии, где усилиями неутомимого Георгия Михайлова их счет идет на десятки.

Печально, что Союз художников республики, «выстрелив» статьей Войткевича в «Мастацтве Беларуси» еще четыре года назад, по сути, вынес вердикт творчеству Исачева – «непрофессионально» , а , значит, не заслуживает внимания. А ведь если бы звание народного художника присваивалось по итогам всенародного голосования или хотя бы с учетом мнения большинства, а не в тиши высоких кабинетов, то, несомненно, среди первых претендентов на него оказался бы и Александр Исачев.

Грустно и от того, что огромное, казалось бы, наследие художника сегодня растекается, меняя владельцев, уплывает из Беларуси. Так, недавно с горечью узнал, что картина Исачева «Лилит» (ее замечательный масштабный вариант), которую некоторое время назад мне привозили для подтверждения аутентичности, ныне уже перепродана и вывезена в Израиль.

Обидно, что в республике, провозгласившей курс на национальное возрождение, не находится средств- ни у государства, ни у предпринимателей – на то , чтобы сохранить для потомков творческое наследие талантливого и самобытного белорусского художника.

Иосифу Бродскому повезло больше. Точнее, повезло нам, когда минское издательское агентство «Эридан» (спасибо ему!) выпустило замечательный двухтомник поэта. А разве можно отнести в аналогичный зачет полтора десятка карманных календарей с репродукциями работ Исачева, выпущенных одним из малых предприятий на весьма скромном полиграфическом уровне и случайным подбором произведений.

…1987 год стал годом триумфа для Бродского, закономерно ставшего нобелевским лауреатом. В том же году отгремела первая и последняя прижизненная выставка Исачева, сделавшая его в одночасье известным.